Егор уезжает раньше, чем я. Провожаю на поезд с очередной партией дембелей. Впервые пью с солдатом водку. На дембель пробил-таки ему старшинские погоны. Выше старшего сержанта пускать не хотели. Денис решал. Скрепя сердце. Имущество роты — штука поважнее амбиций.
Прямо на перроне из горла хлещем «Антошку». Егор всё никак не может мне сказать «ты». Но в итоге жмём лапы, обнимаемся на прощанье, меняемся адресами. Стоим особняком. Остальные не лезут.
— Удачи тебе Игорь. Бошетунмай.
— Будешь у нас… дай знать… Пока… Алексей.
Стою, смотрю на уезжающий поезд… скоро и мне… откуда-то опять всплывает «Мама, всё окей, на хуя нам юэсэй».
Насвистывая, покидаю вокзал, чтобы через неделю, разъебав об паровоз две бутылки водки (специально бегал в начало состава, чтоб колёса крутились лучше), покинуть этот дикий, забытый богом и правительством край. Меня придут провожать все те, с кем я бок о бок тащил лямку службы… где-то спотыкаясь, но чувствуя поддержку, где-то не давая упасть тому, кто рядом. Они провожают меня со смешанными чувствами в глазах… там и пожелание удачи, и зависть, и сожаление, и радость за меня.
И, уезжая, я запоминаю их глаза чётче, чем что бы то ни было. Я вижу в их глазах этот ушедший год и себя, захлёбывающегося кровью, потом, бессонницей и водкой, но держащегося на плаву во что бы то ни стало. Держащегося на плаву в коварной и беспощадной реке жизни.
— Лёха, слушай… тебе же уже всё подписали?
— Ну!?
— Едешь?
— Ага.
— Не ссы, вернёшься, бля… слушай… не сгоняешь в Борзю? Молодежь надо отвезти…10 рыл… тебе один хуй неделю сушиться ещё, как минимум, а мне отправить вообще некого. Всех в Красный Яр угнал, а Зелёного не пошлю (свои Батоны есть везде)… в пизду его, уёбка. — Мишка знает, что я ему не откажу, он — выпускник нашего училища, учился на год старше и был другом моего зёмы. Знаем друг друга давно. Свела судьба в армаде. Бывает.
— Бля… Мих… ну вот делать мне нехуй…
— Да ладно… ты ж там служил… может, из своих кого увидишь… харэ ломаться, Скворин, я уже почти решил вопрос-то… Ну!!?
«Это да. Это он умеет. Решать вопросы. Просчитывает ходы на пять вперёд. Шахматист, твою мать.»
— Ну, хуй с тобой… скатаюсь, всё равно — не ты уломаешь, так начштаба отправит.
— Шаришь… гы…
Борзя.
Захожу в свою роту.
— Дежурный по роте, на выход!!
Дневальный, высокий, худющий, как палка с висящей на ней формой и штык-ножом, болтающимся на яйцах. Подхожу к нему… «дежа-вю??»… поднимаю штык перпендикулярно солдатскому отсутствию живота. Из сортира вальяжно выдвигается дежурный, видит меня, и я наблюдаю, как меняется его лицо. У него, похоже, тоже «дежа-вю». Поначалу несется было ко мне… потом резко начинает тормозить, и аж полуприседает, видя, что я делаю около дневального. Дневальный изображает из себя часового на первом посту, тянется и смотрит поверх меня, якобы ни хуя не происходит. Секундное затишье…я аккуратно поправляю штык на положенное расстояние и говорю дневальному:
— Отставить.
— Отставить, — орёт этот чумазоид. Замечаю, что губа припухшая.
— Солдат, штык должен быть на расстоянии ладони от бляхи, а не на яйцах… А то ведь побежишь куда и отшибёт хозяйство. Понял??
— Так точно.
Дверь канцелярии так и не открылась. Значит, Дениса нет… вообще никого в роте.
— Масягин, — дежурному, — чо? Все на стрельбище??
— Так точно, товарищ лейтенант.
Подхожу к нему. В общем-то, правильно всё… я для него навечно останусь «товарищем лейтенантом Сквориным… МО-ЧМО».
— Старлей я уже… шары разуй, Масягин.
— Ой… извините…
— Ладно… проехали… когда домой??
— Через полгода, совсем чуть-чуть осталось, — отпустило его… улыбается, шок от встречи уже прошёл, и Масягин опять вальяжный дедушка.
— Хм… смотри, не подохни от интоксикации… Это я тебе по опыту… Как Лена??
— Какая Лена?? Аааа… это вы о…
— Понял… забей.
— Да давно забил…
— Ну, бывай, сержант… Ротному привет.
Я передумал кого бы то ни было видеть. Я очень хочу отсюда уехать и не приезжать больше никогда.
Лейтенантский отпуск. До Читы ехал ночь. Там взял билеты на первый же поезд в Москву и еле дождался его, коротая время в видеосалоне, практически не понимая, что показывают. Четверо суток в поезде под плотным градусом, иначе при малейших признаках протрезвления немыслимо хочется бежать впереди паровоза. Домой. К семье. Семья. От мыслей про семью хочется опять выпить и не думать.
Так бывает, что думать, прогнозировать, представлять — гораздо хуже, чем делать. Такого в голове навертишь, напридумываешь, что уже свои умозаключения, основанные на своих же догадках, начинаешь считать истиной. Большинство бед в мире от недостатка информации и неправильных выводов.
Семья.
Я полюбил её сразу, как увидел. Светлана. Её бесполезно описывать. Как описать красоту?? Любые сравнения только умаляют её значимость, ведь красоту чувствуешь сердцем, а не видишь глазами.
Тем более, если это любовь.
Искра, тут же ставшая молнией, размолотила и мой мимолётный роман с милой мне на тот момент девочкой в доли секунды. Она, точно так же, как и я, почувствовала, что это всерьёз и надолго, и без сожаления рассталась… с моим лучшим другом.
Москва. Училище. 3-й курс.
— Лёха, в увал идём??
— Да я с Ленкой на Арбат хотел.
— Бабла до хуя??
— Да нет… на мороженое и пару чашек кофе хватит… ну, букетик там цветов каких-нибудь.
— Романтик ты, Скворин, мы со Светкой тоже погулять решили…. Может, совместим??