— Шаботуков, — Вадим находит глазами давешнюю чурку, — где Митыпов?
— Нэ знаю, товарищ капэтан.
— Ну, так узнай… тебе 10 минут времени, и Митыпов тут… — Вадим уже обводит взглядом строй. — Если кто знает, где он, то рекомендую помочь Шаботукову… Построение через 10 минут с Митыповым… или без него, но уже в гондоняках (гондоняки — озк… химзащита… её надевание — предвестник полновесной жопы и заёба).
— Разойдись… — Вадим поворачивается к поднявшемуся на ноги Воробью… последний удар частью угодил в лицо… кровь из носа в две дорожки.
— Ой, батюшки-матушки, — всплёскивает руками в притворном ужасе ротный. — Саша, что с тобой?? Ты упал? А ну-ка, пошли умываться в туалет…
Воробей прекращает смотреть на кровавые разводы, перепачкавшие его руки, и чуть пятится. Вадим стоит метрах в пяти и гадко улыбается. Воробей шарит глазами, и натыкается на меня, я в двух шагах на выходе из канцелярии, возле тумбочки…
— Суууууууукаааааа… — Воробей кидается на меня, как ему кажется, виновника всех его нынешних несчастий.
Дальше действую на автомате — шаг с линии атаки, захват плеча и помощь в продолжение движения, пропуская его мимо себя. Мы впечатываемся в тумбочку. Сначала Воробей, а следом, в него плечом, уже я. Отпускаю его, отскакиваю, и в это момент ротный уже возле нас, отрывает Воробья от тумбочки левой, и по всем правилам с маху подаёт с правой в бубен. Воробей ломается в ногах и падает, как подкошенный… (первая челюсть, которую при мне вынесли в роте).
— Дневальный, воды…
Балагур срывается с тумбочки и мчится в сортир.
— Ну, чо встали, бойцы?? Цирк? У вас осталось девять минут, — ротный опять повернулся к рабкоманде… Те, не сговариваясь, ломятся к выходу.
— Чего это он так на тебя? А? Алексей?? — Вадим задаёт вопрос почти шепотом. Ледяным шепотом.
— Да там, в сортире… в общем, коноплю с молоком нашёл я там… а этот…просил…
— Понятно…
Воробей начинает выть… «уууууу…кх…ааа…ыыыы…»
— Во… живой… чё-то я переборщил, — бурчит Вадим под нос. — Дневальный, отставить воды, — громко добавляет он… — Воробьёв — встать.
Воробей, окончательно сломленный и отпизженый, начинает вставать.
— Иди, умойся, и через пять минут в канцелярию…
Солдат, держась, кажется, за всё тело, постепенно поднимаясь, начинает движение к сортиру на полусогнутых. — Замятин, помоги ему… — из сортира, как чёртик из табакерки, вылетает Замятин и подхватывает Воробья. Мы с Вадимом провожаем их глазами, и, как только они скрываются за дверью, Вадим подходит ко мне.
— Алексей… если ты будешь врать мне, как Батон, я тебя просто отмудохаю… я предупредил.
Я пытаюсь что-то ответить, но он прерывает меня жестом.
— Значит, щяс иди поешь и переоденься, часа-полутора тебе должно хватить… потом сюда. Чую, надо нам с тобой побеседовать… вдумчиво.
— Товарищ капитан…
— Кру-гом! Шагом марш, лейтенант… не видишь? Я занят. — Вадим направляется в сортир, а я из роты на хуй.
Меня грызёт неправильность и сюр происходящего. «Воробей — урод… но не до такой же степени… Ротный прав везде, но он же сумасшедший, блядь. Такой ведь и вправду отпиздит за какую-нибудь хуйню…» На душе кошки скребут. «Не успел начать службу, а уже… похуй… буду, блять, драться… хоть генералиссимус, блядь… я себя пиздтить вот так не дам… во попал-то… ебаааааать» — я отдаю себе отчет, что это отчасти бравада перед самим собой. Прокачиваю раз за разом произошедшее.
Больше ничего примечательного до убытия в бригаду на учения не происходит, если не считать того, что дежурный по батальону Бато Бальжимаев так и не отыскивается до нашего отъезда (Вадим играет желваками и зло хмыкает, ни к кому не обращаясь… «Ну, вольному воля…», что звучит как «пиздец котёнку»), а рядовой Митыпов, прибывший из кочегарки от своих друзей, опиздюливается, но уже без моего участия и не с такими фатальными последствиями.
Да на плацу под солнцем охуевает в ОЗК солдат Воробьёв со сломанной челюстью. Как он запихнул свою разбитую морду в противогаз — загадка природы. Вадим только рукой махнул.
«Челюсть зафиксирована — дальше медики разберутся… не первый раз противогаз срезать-то, поди»…
Но это ещё не армия… это распиздяйство бесконтрольных бойцов.
Армия начинается в Цуголе.
Бригадные тактические учения. Бригада в наступлении. Куча народу должна выдвинуться к рубежу атаки, развернуться в цепь и дать пиздов условному противнику. Задействуется артиллерия и авиация. Войнушка по-взрослому. Люди, техника, оружие, боеприпасы, палатки, следовательно — водка, залёты, неуставняк, самоходы, драки в роте и наших бойцов с не нашими бойцами из-за взаимного воровства всего, что плохо лежит. Если спиздил и ушёл — называется «нашёл». Нету понятия «украли», есть понятие «проебал», а коли проебал — восстанавливай. Круговорот вещей в бригаде. Все прелести полевого выхода с утренней сыростью, дневным пеклом и вечерним расслабоном.
Моя первая военная семья. Мать её, Родину нашу.
Вливание в коллектив, с обменом двух бочек соляры (которой тут — хоть утони) на три барана. Пьянка, с которой я, упившись в соплю и пытаясь сохранить лицо, стараюсь съебаться незамеченным, спотыкаюсь о какой-то казан и с грохотом «сохраняю» лицо об землю. Пить по-забайкальски я ещё не умею. Да и печень здоровая. Курсантские пьянки типа литр на троих — детский лепет. Полкило в одно лицо тут — просто среднего уровня пьянка.
День рождения зампотеха роты пиджака Виталика П. Пример двугодичника, уважающего себя и положившего хуй на всё, кроме своих прямых обязанностей… техника в роте бегает… механы предпочитают с ним не ссориться — накладно. Моё пренебрежение к пиджакам, основанное на Батоне, он мне вышибает враз, показывая мою полную безграмотность в технике. А позже и в том, почему его приказы выполняются, а вот мои обдумываются. (Механик моей машины рядовой Атемасов кладёт хуй на поставленную мной задачу и выполняет работы по обслуживанию техники. А при попытке разбора я натыкаюсь на Виталика, который ставит меня, взводёныша, на место, как старший по должности — зампотех роты как никак.)